Миф о вековой стагнации

Какие уроки нужно вынести из кризиса 2008 года? Самый главный заключается в том, что кризис — это политическая, а не экономическая проблема, пишет Project Syndicate. Ведь никто не мешает управлять экономикой так, чтобы гарантировать рабочие места и процветание. Стагнация — это платеж за неумелое управление.

После финансового кризиса 2008 года некоторые экономисты стали утверждать, что США и, возможно, вся мировая экономика страдают от «вековой стагнации», концепция которой была впервые предложена после Великой депрессии. Ранее экономика всегда восстанавливалась после спадов. Но Великая депрессия длилась беспрецедентно долго. Многие полагали, что восстановление экономики произошло исключительно благодаря государственным расходам на Вторую мировую войну, и опасались, что после окончания войны она вернётся в депрессивное состояние.

Считалось, что произошло нечто такое, из-за чего даже при низких или нулевых процентных ставках экономика будет постоянно чахнуть. По причинам, которые сейчас хорошо известны, эти мрачные прогнозы, к счастью, оказались ошибочными.

Те, кто нёс ответственность за управление процессом восстановления экономики после 2008 года (а это были те же самые люди, которые виновны в плохом регулировании экономики в предкризисные дни, и к которым совершенно необъяснимым образом обратился президент Барак Обама с просьбой починить то, что они помогли сломать), нашли идею вековой стагнации привлекательной, поскольку она объясняла их неспособность добиться быстрого и уверенного восстановления. И поэтому, пока экономика чахла, эта идея возродилась: не надо нас винить, как бы говорили её сторонники, мы делаем всё, что можем.

События прошлого года продемонстрировали лживость этой идеи, которая, впрочем, никогда не выглядела очень убедительной. Резкое увеличение дефицита бюджета США с примерно 3% до почти 6% ВВП, вызванное плохо продуманным, регрессивным налоговым законом и повышением расходов, которое поддержали обе партии, подтолкнуло темпы роста экономики примерно до 4% и привело к сокращению безработицы до самого низкого уровня за 18 лет. Эти меры, возможно, плохо продуманы, но они показали, что при достаточной бюджетной поддержке можно достичь полной занятости, даже когда процентные ставки значительно выше нуля.

Администрация Обамы совершила критическую ошибку в 2009 году, отказавшись вводить более масштабные, длительные, гибкие и лучше структурированные бюджетные стимулы. Если бы она это сделала, тогда отскок экономики оказался бы сильнее, и не начались бы разговоры о вековой стагнации. Вместо этого, в первые три года так называемого восстановления доходы росли лишь у 1% самых богатых американцев.

Некоторые из нас предупреждали тогда, что спад, скорее всего, будет глубоким и длительным, и что необходимы более серьёзные меры, отличные от тех, что предлагал Обама. Главным препятствием, как я подозреваю, была уверенность в том, что экономика подверглась лишь небольшому «удару», от которого она быстро оправится. Доставьте банки в больницу, окружите их любовной заботой (иными словами, не привлекайте к ответственности банкиров и даже не ругайте их, а вместо этого поднимите их моральный дух, пригласив поучаствовать в определении пути вперёд), а самое главное — щедро осыпайте их деньгами, и вскоре всё будет хорошо.

Однако проблемы экономики были глубже, чем предполагалось таким диагнозом. Последствия финансового кризиса оказались серьёзней, при этом масштабное перераспределение доходов и богатства в пользу богатой верхушки ослабило совокупный спрос. Экономика находилась в процессе перехода от промышленного производства к услугам, а рынок сам по себе не очень хорошо управляет подобными процессами.

Были необходимы не просто масштабные расходы на спасение банков. США нуждались в фундаментальной реформе финансовой системы. Закон Додда-Франка 2010 года в какой-то степени (хотя и недостаточно решительной) позволил ограничить вред, наносимый банками всем остальным; но он практически не помог заставить банки реально делать то, что они призваны делать, например, фокусироваться больше на кредитовании малых и средних предприятий.

Требовалось увеличить государственные расходы, но также были нужны и более активные программы по перераспределению и улучшению распределения доходов (pre-distribution), помогающие решить проблемы ослабления переговорной силы работников, накопления рыночной силы крупными корпорациями, а также корпоративных и финансовых нарушений. Кроме того, активная индустриальная и трудовая политика могла бы помочь улучшению ситуации с рынком труда и промышленностью, которые пострадали от последствий деиндустриализации.

Однако власти не сделали всего необходимого, чтобы хотя бы не допустить потери домов бедными домохозяйствами. Политические последствия этих экономических провалов были предсказуемы и предсказаны: появился явный риск, что те, с кем столь плохо обошлись, могут пойти за демагогом. Но никто не мог предсказать, что демагог, которого получат США, будет настолько плохим, как Дональд Трамп — расистский женоненавистник, собравшийся уничтожить принцип верховенства закона внутри страны и за её пределами, а также дискредитировать американские институты, которые говорят правду и дают оценки, включая прессу.

Влияние бюджетных стимулов, таких же крупных, как одобренные в декабре 2017 года и январе 2018 года (в реальности экономика в это время в них уже не нуждалась), было бы намного сильнее десятилетием раньше, когда уровень безработицы оставался очень высоким. Тем самым, слабость восстановления экономики не была результатом «вековой стагнации»; проблема заключалась в неадекватности государственной политики.

И здесь возникает центральный вопрос: а будут ли темпы роста экономики в предстоящие годы такими же сильными, какими они были в прошлом? Естественно, это будет зависеть от темпов технологических изменений. Инвестиции в исследования и разработки, а особенно в базовые научные исследования, являются важным определяющим фактором, хотя и с большой задержкой во времени. Тот факт, что администрация предлагает сокращать подобные расходы, не сулит ничего хорошего.

Но даже помимо этого сохраняется значительная неопределённость. В последние 50 лет подушевые темпы роста ВВП сильно варьировались — от уровня 2-3% в год в десятилетия после Второй мировой войны до 0,7% в минувшем десятилетии. Впрочем, не исключено, что вокруг темпов роста слишком много фетишизма, особенно если мы задумаемся об экологическом ущербе, а тем более о том, что этот рост может и не принести значительных выгод подавляющему большинству граждан.

Есть множество уроков, которые предстоит выучить, по мере того как мы размышляем над кризисом 2008 года. Однако самый важный урок таков: проблема была — и остаётся — политической, а не экономической. Ничто не мешает управлять нашей экономикой таким образом, который обеспечивает полную занятость и всеобщее процветание. Вековая стагнация — это всего лишь оправдание за ошибочную экономическую политику. Если и пока не будут преодолены эгоизм и близорукость, определяющие нашу политику (а особенно в США под управлением Трампа и его республиканских помощников), экономика, служащая многим, а не нескольким, будет оставаться недостижимой мечтой. Даже в периоды повышения ВВП доходы большинства граждан продолжат стагнировать.